Речевание

Эдуард Прониловер

Оглавление   Стихи    Проза

Начало   Комментарии   Контакты

 

Навстречу Дню Защитника отечества

Никак не могу найти эту фотографию, где я в военно-морской форме поглощён чтением книги, на обложке которой написано: Ленин. На самом деле, Ленина я прочитал несколько позже – зато всего. А эта фотка была сделана для гарнизонной газеты, когда от командира части потребовали дать материал о слушателях партийной школы при Политотделе (гарнизона), а в тот момент я оказался единственным на всю часть слушателем. Дело было на Новой Земле, и служил я на Северном флоте, в береговых частях, в роте хозяйственного обслуживания, которая была создана Высшим военным командованием для обеспечения разгрузо-погрузочных работ во время навигации, ну и таскания тех же самых мешков и ящиков из одного места в другое в остальное время года, когда Полярный день сменялся Полярной ночью, и вокруг становилось темно, как в могиле.

Мы бы вообще не считали себя военнослужащими, но ежегодное испытание атомной бомбы вблизи пролива Маточкин Шар хотя бы раз в году напоминало нам о долге, о секретности и о высоком подлинном смысле нашего вялотекущего существования: не будем испытывать свою атомную бомбу под землёй – Америка испытает их атомную бомбу на наших головах. И когда в середине октября "Голос Америки" торжественно сообщал, что атомный адмирал Вощинин прибыл на полигон Новая Земля, мутная волна национальной гордости накрывала нас с головой, и мы переживали милитаристский катарсис от сознания собственной причастности к величайшим событиям мировой истории.

Когда-нибудь я обязательно покажу вам эту фотографию; может быть, даже очень скоро, и вы страшно удивитесь, потому что выгляжу я на ней лет на двенадцать-тринадцать, будто вырядился матросиком для школьного утренника. А ведь мне тогда было двадцать лет! Всё дело, видимо, в моей долгоиграющей инфантильности, поэтому внутренний мир самым беспощадным образом сказался и на моей внешности. Что в душе – то и на роже, не сразу – так потом. А у меня получилось и на роже, и на телосложении. Меня и сейчас-то не каждый свысока разглядит, а в армии, то есть на флоте я всё-таки почти на голову подрос, да и в плечах раза в полтора раздался. Представляете, чем я пришел в советские вооружённые силы? Помню, в первые же дни, в офицерской бане (а мылись мы в ней, потому что её наша рота обслуживала) один сундук (так называли у нас сверхсрочников) сказал другому сундуку: «Этих военкоматчиков надо расстреливать. Ты посмотри, кого призывать начали»! И показал на меня правой рукой. Рука немного приподнялась, и сундук стал похож на памятник Ленину – только голому… На всякий случай, я отошел. 

Командир роты (до сих пор помню звание и фамилию – капитан Шаповалов) был человек простой, но добрый и внимательный. Это я на полном серьёзе! Он меня где-то через месяц вызвал в кабинет и спросил: 

- Ну что, не притесняют тебя здесь как еврея?
- Да нет, - говорю, - не притесняют пока. Ни как еврея, ни как нееврея.
- А ты, что, не еврей?
- Еврей. Но не все же знают.
- Тоже верно, - сказал он. - Ладно, если что, не бойся пожаловаться.

Так вот, капитан Шаповалов, учитывая мои антивоенные физические данные, стал с первых же дней думать, как избавить меня от этого разгрузо-погрузочного кошмара. Безоговорочно считаю, что главным побудительным мотивом тут было человеколюбие, самый что ни на есть гуманизм во всей его искренности и полноте. Но не исключаю также, что капитан и за себя немного побаивался: вот свалится на меня мешок с мукой или ящик с патронами – и всё. Пикнуть я не успею, а найдут меня не сразу по причине явного несоответствия объёма и площади падающего на человека тела и тела упавшего от удара и тяжести человека, то есть моего тела. Конечно, можно придумать внятно-приемлемую отписку для начальства и какую-нибудь героическую смерть в утешение родителям, но всё равно неприятно. Вот и предложил он службу библиотекаря (библиотека части, как и офицерская баня, тоже была закреплена за нашей ротой). Но я сразу испугался и сразу отказался. Тут бы мне точно припомнили и что еврей, и что из Москвы, и что картошку медленно чищу… Тогда Шаповалов удумал отправить меня в школу поваров. Но друзья, рабочие ребята с хорошо развитой интуицией, сразу почувствовали, что с моим темпераментом я два года не протяну в четырёх стенах среди восьми котлов и одних и тех же четверых сослуживцев. Они же и подсказали выход: «Пойдёшь в госпиталь, а пока вспоминай свою историю болезни – с самого детства». Я так и сделал. В кабинете сидел врач – капитан-лейтенант, который два раза читал нам лекции, причём, половину времени занимали шутки про онанистов.

- Чего тебе?
- У меня блефарит. Скажите, пожалуйста, с таким заболеванием можно по двенадцать часов каждый день крутиться над паром?
- Что ты душу из меня тянешь, как иуда? Говори, что надо.
- Надо, чтоб на повара не послали учиться.
- Пар твою болезню не усугубит. Подохнешь, как и все мы, от другого. Но справку я тебе дам, раз не хочешь быть поваром. А то ещё отравишь кого-нибудь. 

Я поблагодарил, взял справку и ушёл. Принёс справку Шаповалову. Он усмехнулся:

- Значит, с глазами что-то не в порядке? Ладно… Я тебе помочь хотел, но ты сам всё решил. Будешь с грузами уродоваться два года… Как большинство в роте.

Я и уродовался. Правда, получилось не два, а полтора. Я стал старослужащим, и "под занавес" меня отправили на заслуженный отдых – светлыми ночами охранять гражданский объект: магазин с продуктами и тряпьём, точнее – читать и спать в соседней с ним сторожке. Там-то и началось тотальное прочтение Ильича. Шаповалова к тому времени уже давно не было в роте - перевели на Большую Землю. Но тогда, во времена моей армейской, то есть флотской молодости, он так и не отказался от своей задумки хоть как-то облегчить мою военно-морскую участь. Ранней осенью 1969 года опять вызвал меня в свой кабинет:

- Пойдёшь учиться в партийную школу при Политотделе.
- А почему я?
- У тебя всё-таки за плечами десятилетка, большой город, мама-учительница… Кого мне посылать? … … … Их что ли? – спросил он, назвав несколько фамилий. Это были хорошие ребята, но они, кажется, совсем не разговаривали. То есть, может, и разговаривали, но так, что никто не слышал. Или слышал, но сразу забывал. Уже не помню, как называется это явление. Оно никому не мешает, но можно по морде получить, если пытаться глубоко вникать. – Зато освобождаешься от строевых занятий, - бодро и радостно продолжал Шаповалов. – В школе будешь в это время, мозги свои прочищать будешь. И вообще, я тебя не спрашиваю, а направляю. Вопросы есть?
- И что, теперь в партию придётся вступать? Я ещё не созрел, - завёл было я обычную для таких случаев народную песню.
- Не придётся, - перебил меня Шаповалов. – Захочешь – вступишь, не захочешь – не вступишь. Насильничать в таких случаях никто не будет. Опять же, для института пригодится; увидят и скажут: дельный парень, не терял времени в армии, учился, пополнял свой багаж.
- Ну да, багаж, - тяжело вздохнул я, к тому времени уже зная, что может пригодиться для института…

Ну а потом меня сфотографировали для гарнизонной газеты. Как слушателя партийной школы и отличника боевой и политической подготовки. Про отличника я узнал только из публикации. 

Но один раз всё-таки почувствовал себя настоящим воином. Взяли мы тогда закреплённые за нами "калаши", и повезли нас в Долину Смерти. Так называли здесь снежную пустыню между Белушьей Губой – посёлком-столицей архипелага и Рогачёвым – посёлком, где был аэродром, куда завозили военных и гражданских людей и разные грузы с Большой Земли. Может, были в этой Долине Смерти какие-то редкие боевые "точки", а может, не были. На то и военная тайна, чтоб не все её знали и при случае не могли передать врагу, даже если очень захочется. В общем, заняли мы огневую позицию, показали нам наши мишени… Я уж не помню, как мы стреляли: очередями или как-то по-другому… 

- Ты куда палил? – угрожающе спросил меня сундук, когда "война" окончилась и профессионалы познакомились с её результатами.
- По мишени. 
- По чьей?
- По своей.
- Ё. Т. М. !!! !!! !!! Там ничего нет! Даже в молоке! Даже в столбике!.. … …

Далеко улетели пули мои, догоняя северный ветер… Надеюсь, никого не убил.

 



Начало   Комментарии   Контакты

Борис Цейтлин,   Эдуард Прониловер,  Вадим Шуликовский,  Наум Вайман,   Юрий Соловьев