Речевание

Эдуард Прониловер

Оглавление   Стихи    Проза

Начало   Комментарии   Контакты

Из книги "Ковчег", 1998

Стихотворения и поэмы

1978

 

* * *

Старообразная луна
из тучи выплыла степенно.
Шипит и лопается пена.
Тепла сухумская волна.

В посёлке тихо без огня.
Ступаешь по остывшей гальке.
Как звон раскрученной спиральки,
умолкли отголоски дня.

Взобрался на скалу Тазит.
Он - в доме собственном раскольник.
Посёлка белый треугольник
Тазиту мачтами грозит.

Они алмазны по краям
в сплошном зеленоватом свете...
Окликнул кто? Нет, это ветер
по голым пробежал камням.

 

* * *

Я помню. Давний Петербург.
Ночного парапета сырость.
Гарцует бронзовый Ликург
над всеми, впавшими в немилость.

Пролёток оголённых блуд,
фасадов чопорный орнамент.
В тумане поскользнётся плут,
плутая с бомбою в кармане.

О, сколь мучителен урок
в тисках надменного гранита!
И что виной - курок? шнурок?
или нехватка динамита?..

Я помню. Олово глазков.
Ломоть заплесневелый хлеба.
Над вечной сжатостью висков
свистит пришпиленное небо.

Они ещё сойдут с ума,
ещё напьются керосина...
По Невке белая зима
ползла под звуки клавесина.
И тень тянулась длинно-длинно
близ Алексеевского равелина.

 

* * *

За чопорной оградой в школе
цветы зажмурились от боли...
Заката розовый налив
растаял на макушках ив.
Они роняют в воду клипсы,
играет им горнист из гипса,
направив горн свой в вышину,
на гипсовую тишину -
смешение воды и мела...
Подходит девочка несмело.
Я сразу вспомнил первый класс:
два солнца, дождь пошёл как раз...
Она указывает зонтом:
«Ты видишь, там, за горизонтом,
за этой странной полосой,
где дождь кончается косой,
растут несчитанные числа -
без цели, замысла и смысла...» 
И я вхожу в огромный пруд,
где стебли белые плывут;
вокруг пятнистые тритоны
снуют себе, как фаэтоны.
Какой-то мальчик сел верхом
на камень, весь поросший мхом.
Его замучила каверна.
Так это мой горнист, наверно.
Он звуки вытянул, как нить,
пытаясь воздух разделить.
Но вымокли его длинноты,
последняя - упала с лёту;
хотел было её поймать -
да руку не могу поднять,
ничем горнисту не ответил
и только чувствую, что ветер
сильней, и медленно тону...
и тина тянет нас ко дну.

 

Южная фантазия

мальчик -
от горшка два вершка -
идёт по белым камешкам
навстречу огромному солнцу
босые ступни -
о гальку
как о пни
выброшенные водой водоросли оплетают прозрачные пальцы
выпотрошенные рыбы валяются
любопытный краб
на обкатанный камень вскарабкавшись
пялится
розовое солнце
высоко крутится
ломаются о волны
стальные прутья
и о небо ломаются
отражения маются
в воздухе

да полно!
пора подумать и об отдыхе

гремят и ломаются волны
петушиные гребни качаются
мальчик такой маленький
что иссиня-чёрный лес
(кто б на верхушки залез!)
в небе не кончается

какой там девятый вал!
мальчик такой маленький
что всё рассыпалось на валики
а он никого не позвал
он бережно наносит на кальку
петушиные гребни
и пены шипучий венок
пока горячая галька
уходит из-под ног
а кто-то смотрит в театральный бинокль
пока не раздастся вопль
не уползёт одураченный краб
и дождик не начнёт накрапывать
тогда можно идти обедать
и ни о чём таком больше не ведать


* * *

я прикладываю листья к сироте-сердцу
я заливаю дождём головешку лба
но путаются в траве беспризорные ноги
и хватают воздух бессловесные пальцы
а ветер гонит в спину моё гибкое тело
вон бабочка о двух крыльях
о двух больших розовых крыльях

 

Двойчатка

1.
течёт река
по лету разнотравью и цветам
мы приходим издалека
и говорим «здравствуйте» разинутым резиновым ртам
по клеверу по жёлтой ромашке
приобретаем летучую походку букв прописных заглавных
и становимся не больше букашки
становимся равными среди равных
и видим как оттолкнувшись задними лапками
жучок прыгает на ромашку
переливаясь всеми цветами и лаками
и гнёт сердешный ромашку в дугу
а тем временем стрекозы машут крылышками
орущей точке в огненном кругу

2.
белая даль
вращается над металлической пластиной
в раковинах гусеницах и жемчуге
а потом всё сливается в одну тёмную точку
и её уносит ветер
уносит

 

Дым

Я спал. И мне приснился чёрный дым.
Косым лучом пронзённый золотым,
он, кольцами закручиваясь, плыл,
и я напрягся из последних сил,
чтоб глянуть в приоткрытое окно.
Вдали живое чёрное пятно
в движеньи приближалось - вражья рать!
Кругом пожар. Но нечего терять
согражданам как будто в этот день.
Они морочат собственную тень
вопросом: «Что есть истина и свет?»,
как будто дым - не лучший им ответ.
Ответ объял деревья и дома.
И вспыхнул свет, чтоб наступила тьма.
Я лбом к стеклу холодному приник.
Горит река. Наверно, Валерик.
Среди врагов рассерженных волчком
поэт тщедушный кружится с клинком.
Вот он упал, подмяв врага собой,
и машет мне простреленной рукой.

Но дымом всё вокруг заволокло.
И вдруг на миг... в окне - белым-бело.
И нету никого. Один петух
изводит на завалинке мой слух.
Так длилось миг. Но снова - всё в огне.
И я уже забыл, что я - во сне.
Я дверь ногой толкнул и вышел в дым,
и, став от дыма серым и седым,
увидел мир в поступках и словах...
И сам собой меня оставил страх.
А ветер гнал сухие семена.
Враждебные скакали племена.
Вокруг поэта сгрудилась толпа.
Запомнились чудны́е черепа,
отрывистая речь: от сих до сих.
И были копья длинные у них.

 

* * *

В какой, не помню, стороне,
на жёстком, пушечном пределе -
застывший снимок на стене:
отец и мать у колыбели.

Забор солёною росой
крапива стойкая кропила.
И Жизнь и Смерть - одной косой -
кроватка намертво скрепила.

Была высокая волна,
подмяв под камни горечь ила.
Прошла столетняя война
и дом в крапиве пощадила.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Урод, с яйцо величиной,
за палевыми облаками,
за тёмным бором, за волной
стою, закрыв лицо руками.

А здесь - вся жизнь на волоске
под диском знойного опала...
И мать в опущенной руке
пустое держит одеяло.

 

Видение монаха

В окне затих зеленоватый свет.
Больным рассудком в пекло замурован,
впервые, может быть, за сотни лет
я сам себе на краткий миг дарован.
А миг пройдёт - куда я вознесусь?
Какую бездну дух живой откроет?
И что в ней - одинокий Иисус?
Иль просто - раскалённый астероид?
Рассудок будет шарить в пустоте,
один и тот же импульс излучая,
и Бог мой напряжётся на кресте,
кровавой мышцей сыну отвечая,
как будто нет потусторонних сфер -
Единый Мир объединила злоба,
и тот же путь вершит легионер,
и та же чернь беснуется у гроба;
как будто не наступит вечный сверк
от мук освобождённого сознанья...
Но Ты в зените адова познанья
ни мук своих, ни крови не отверг.

 

* * *
                                              Бывшей тюрьме
                                              Спас-Евфимьевского монастыря
                                              в г. Суздале посвящается

Забудь и вспомни это имя
Пустырь заблудших Спас-Евфимий
Края оперившихся туч
Пронзает одинокий луч
На их зеленоватом гребне
Не то застывшие деревни
Не то похожие на льды
Сияют белые пруды
Наполнены небесной манной
Им снится крик ворон гортанный
Тот крик картав и обречён
Как будто с адом обручён
Воро́ны во́роны воро́нки
И листья словно похоронки
Покинув завитушки ив
Себя от сути отделив
Летят на ярусы
В проёмы
Летят монахи
Невесомы
Бегут из келий чернецы
Отъявленные мертвецы
Обманутые полнолуньем
Один из них объят безумьем
Безумец подтянул порты
«Хотим с великой высоты
Прямого птичьего полёта
Избавясь от земного гнёта
Избавясь от земных трудов
Под сенью облачных прудов
Оплакать собственную участь
И вашу страшную живучесть...» 

Над крепостью монастыря
Уже расплавилась заря
Горячий наплывает полдень
Поверить ли
что он бесплоден
Бесплодней Африки песков
И льдин расколотых кусков
Коль мы по-страшному живучи?
Опять
Опять по небу тучи
Их гонит ветер гулевой
Пропахший тиной
Трын-травой
А может - пылью? канифолью?
Они слетаются к Ополью
чтоб грянул монастырский гром
Железным осенив крестом
Пустынные монашьи кельи
Играй же гром в стальные кегли!
Неси в себе и свысока
Беду гремучую
Пока
Вороны в синеватых фраках
Мерещатся средь жёлтых злаков
И будто знают что опять
Они слетятся проклинать
Причину Вечного Круженья
Близ звонницы Преображенья
Где колокол без языка
Однажды снятый на века
Но гордый прежнею осанкой
Твердит серебряной чеканкой
Земле Радость Велю -
И жуёт коноплю.

 



Начало   Комментарии   Контакты

Борис Цейтлин,   Эдуард Прониловер,  Вадим Шуликовский,  Наум Вайман,   Юрий Соловьев